Людмила Киселева: знакомая и неожиданная

Я довольно хорошо помню самую первую выставку Людмилы Киселевой. Проходила она в Боровском Доме культуры, который размещался тогда в здании бывшей старообрядческой Всехсвятской церкви, еще не искаженном реконструкцией 70-х годов. Меня туда привела моя 18-летняя тетушка, таскавшая меня с собой всюду: в кино, к подружкам и даже на свидания…

Помню полы зала с красивым орнаментом, колонну, снизу окрашенную синей масляной краской. На колонне висела небольшая фотография художницы в очках, а под ней был прикреплен машинописный листок с текстом о Людмиле. В зале было довольно шумно, люди шли и шли, как на праздник: художественных выставок в Боровске до этого никто не видел.

На трех стенах были размещены небольшие картины в рамках: цветы, крынки, лица незнакомых мне людей, пейзажи Боровска, которого я почти не знал тогда… Это были первые картины, которые я увидел вживую. Но поразила меня и осталась в памяти только одна: та, на которой была изображена женщина, сидящая на разобранной кровати. Лунный свет освещал часть фигуры; ночь, окружающая женщину, мерцала и клубилась вокруг… Картина называлась «Одиночество», но название я узнал позже, а тогда, возвращаясь домой, тихо нес в себе какую-то тишину и что-то щемило внутри…

Много позже, познакомившись и подружившись с Людмилой, узнал название той картины, увидел уже другими глазами некоторые из ее ранних работ, которые она никогда больше не выставляла.

Сегодня Киселева говорит, что никакая она не художница, но учебные и ранние ее работы, представленные в этом альбоме, опровергают это. Представьте, насколько талантлив должен быть человек, если уже в ранних работах, в учебных постановках, без существенной помощи педагога, который мог только дистанционно, в письме, дать советы и рассказать о работе над рисунком, – как эта девушка могла так мощно осваивать основы мастерства. Кто мог помочь ей с постановкой натюрмортов, например? Между тем их композиции в ее рисунках выстроены безукоризненно. Акварель – одна из самых сложных техник. Она ошибок не прощает и исправить их в акварели почти невозможно. Между тем, с каждым новым заданием мы можем ощутить рост мастерства художницы, расширение ее палитры и технических приемов.

Уже в ранних работах Киселева не удовлетворяется исключительно учебными задачами, а всегда – и это особенно характерно – вносит в них творческое начало. Рисунки свидетельствуют не только об усердии начинающего художника. Предметы в ее рисунках согреты трудом их хозяев. Это не набор экзотических атрибутов для натюрмортов. Это самые обыкновенные бытовые вещи, окружавшие Киселеву и только на время освобожденные от хозяйственных нужд.

Среди героев ее портретов нет и не могло быть профессиональных натурщиков. Но как естественны позы, выражения лиц. И как смело работает начинающая художница над ними. Как пластично и грамотно лепит она объем головы и черты лица. Портреты ее подруг, знакомых, соседей наполнены энергией жизни и добрым отношением к этим людям. Киселева ненавязчиво умеет раскрыть свое отношение к натурщикам. Основой всего является, конечно, работа мысли и чувства, то, что называют душевной чуткостью. Этой чуткостью Киселева всегда обладала в полной мере. Именно это, а не технические приемы (без которых, естественно, ничего не получится) и позволяют судить о талантливости Киселевой. Становится понятным убежденность Айзенмана, ее педагога, в том, что уход его ученицы в станковую линейную графику – ошибка. Он-то, опытный педагог, видел, конечно, ее потенциальные возможности в живописи. Но права оказалась ученица, а не учитель. Молодая художница стремилась показать свою способность самостоятельно воспринимать и истолковывать окружающий мир. Новое время требовало новых образов и новых путей. Ее путь за пределы самой себя продолжился в черно-белой графике, обретшей тысячи почитателей не только в нашей стране, но и за рубежом. Ее смелые и одновременно трогательные работы воспроизведены в десятках изданий, растиражированы в сувенирах и постерах.

Не преувеличивая художественных достоинств ранних работ Киселевой, совершенно очевидно, что работы эти обладают тем, что потом так ярко проявилось в ее графике: творческой энергией и добротой. Но это мы можем утверждать с позиций сегодняшнего знания о ее жизни и творчестве. А вот как увидели творческую самобытность ее педагоги? Киселевой очень повезло встретить на самом раннем этапе своего творчества таких талантливых людей, которые помогли ей поверить в себя.

Есть еще одна сторона ранних работ Киселевой, о которой мало кто задумывается пока, но именно это, по-моему, является неоспоримым их достоинством и непреходящей ценностью. Ее ранние работы сохранили картинки быта, жизненного уклада боровчан в 1950-х – начале 1960-х годов. Утюги, крынки, керосиновые лампы, салфетки на ламповых радиоприемниках и комодах, гардины и расшитые хозяйкой занавески – все это подлинные приметы того времени, когда еще не было в быту у большинства граждан нашей страны транзисторов, стандартной мебели, электрических утюгов и холодильников. Когда белье сушилось во дворах, когда мостовые Боровска были еще булыжными, а уличные фонари - с жестяным козырьком и обыкновенной лампочкой накаливания. Именно так, как на рисунках Киселевой, молодые девушки собирались слушать музыку у того, кто имел радиоприемник, сидели с книгой в руках весенним вечером у открытого окна, участвовали в комсомольских диспутах…

Трогательно и любовно Киселева запечатлела для нас уголки своего дома. Еще использовались для хранения одежды окованные прорезной жестью сундуки, мебель делали вручную столяры, украшавшие ее филенчатыми карнизами и фигурными ручками так, как делали издревле. Еще скребли некрашеные полы стеклом, когда занимались уборкой. И такая обстановка с небольшими отличиями была характерна для большинства домов боровчан. Причем, многие фрагменты ее несли приметы мещанского и купеческого быта еще конца XIX – начала XX веков.

Музеи советского быта, которые сейчас устраиваются повсеместно, не отражают подлинную сущность жизни тех лет уже потому, что воспринимаются только как витрина несовершенных или примитивных приборов, оборудования и мебели. Интерьеры, действительно, были скромны, но жизнь горожан не была убогой. Да, обеды готовили на керосинках, дровяных плитах или в русских печах (газ, сначала в баллонах, появился в Боровске только в преддверии 1970-х), но сколько искренней радости и тепла было на семейных торжествах, когда за праздничным столом собиралась вся родня! Сколько частушек и душевных песен звучало на улицах городка в праздники! Как дорожили мнением родственников и соседей. Сколь мало было меркантильности в отношениях! По берегам Протвы стояли у самодельных причалов рыбацкие лодки а по всему городу можно было бегать босиком… Боровск сохранял в себе черты типичного города русской провинции, и бывшие купеческие дома, превращенные в коммуналки, были крепкими, ухоженными и даже франтоватыми – с парапетами, на которых красовались вензеля их бывших хозяев, с ажурными водостоками и печными трубами, украшенными резьбой и флюгерами самых разнообразных форм. На рисунках Киселевой этого нет, но панорамы города, запечатленные художницей, остаются почти нетронутыми и потому легко узнаваемы. Зато в ее рисунках Боровска и окрестностей сохранены отдельные дома, столь характерные для окраин Боровска тех лет – с крышами, крытыми толью или соломой, с жердями на крышах. Видим мы и глинобитные хатки с белеными стенами – были такие домики не только на Украине, но и у нас, в Подмосковье...

Рисунки Киселевой стали сегодня еще и историческим документом! И этот альбом ранних работ замечательного художника Людмилы Киселевой сохраняет для нас живые свидетельства жизни города и страны.