201 Латышская стрелковая дивизия в боях под Боровском (часть 2)

Фрагмент воспоминаний
командира 201 Латышской стрелковой дивизии
полковника Г.Г. Поэгле,
1962 год.

Материал предоставлен исследователем истории латышских стрелков
аспирантом исторического факультета Университета г. Торонто
Константином Фуксом.
(опубликовано впервые в газете "Боровскъ - сердце моё",
номер 6 (13) от 20-06-2018)

Подготовку к публикации
с сохранением стилистических особенностей авторского текста,
а также комментарии выполнил
Сергей Глухарев

Родился в Лифляндской губернии в 1898 году. Участник Гражданской войны, окончил Академию Генштаба, перед войной четыре года преподавал в ней. В августе назначен начальником штаба формируемой латвийской дивизии, в декабре 1941 г., в связи с ранением комдива 201 сд Я.Я. Вейкина, назначен на исполнение должности командира дивизии. В марте 1942 г. ранен, после излечения вернулся в академию. В 1944 был оклеветан, осужден на восемь лет тюрьмы по статье 58. В 1956 полностью реабилитирован, восстановлен в звании, возвращены награды, годы, проведенные им в заключении, были засчитаны в общий стаж армейской службы.

Наши неприятности в окрестностях Боровска

Ночь прошла относительно спокойно. Немного отоспались. Но день принес много хлопот. Фашисты усилили свой нажим и вытеснили 92 полк из Редькино[1]. Доносили, что там были даже танки. 191 полк ворвался в Федотово, но фашисты упорно дрались за каждый дом. Варкалну[2] было предложено [отойти][3]. Туда направили роту разведчиков. Направились туда и политотдельцы.
122 полк продвигался по Верейской дороге, борясь с «кукушками»[4] и отдельными группами фашистов.
Вдруг откуда ни возьмись пошел среди управленцев такой слух: «Вот так Большаков! Целую ночь гостил у фашистского генерала, даже пил какао, курил сигару и любезно уговаривал его сдаваться в плен. И вот Большаков и генерал стали подсчитывать свои силы и решать вопрос кому сдаваться: генералу или Большакову. В этом разговоре Большаков забыл Суворовскую «Науку побеждать» и назвал минимальное число, а генерал схитрил и назвал максимальное 300–400 человек».
Что было дальше — мы не знаем. Генерала Большаков не приволок, но принес целую кучу планшетов с картами и штабными документами, компасы, ручные часы и пистолеты.
Сам Большаков говорил, что когда он осознал свой промах, ему, все-таки, удалось подвести под свой замаскированный пулемет группу штабных офицеров и, падая, крикнуть: «Огонь немедленно на меня!». Эти слова были произнесены по-латышски. Пулеметчики оказались расторопными ребятами, поняли Большакова и срезали всю группу фашистов. Тем временем генерал ускользнул. За этот подвиг Большаков Военным советом фронта был награжден золотыми часами.
Потом выяснилась такая деталь. Когда командующий говорил о застрявшем фашистском генерале, Большаков вертелся около нас и все слышал. Уговорил группу бойцов комендантского взвода, захватили с собой станковый пулемет и, никому не докладывая, самочинно пошли на ловлю фашистского генерала.
По натоптанной тропе они вошли в глубь молодого сосняка. Заметили несколько костров, а на фоне отсвета от костров вырисовывалась палатка. Большаков стал окружать. По сигналу короткой очереди из пулемета открыли огонь и расставленные по лесу бойцы. Фашисты в панике выкинули белый флаг и на пулемётный огонь выслали двух офицеров. Большаков вступил с ними в переговоры и вот очутился в генеральской палатке.
Читатель, вы уже сами решайте, как должен был поступить Большаков, чтобы пленить со своим десятком бойцов, эту группу фашистов во главе с генералом.
Пока шли толки вокруг подвига Большакова, майор Кинцис[5] принял боевое донесение из-под Федотово. Кажется, доносил командир роты разведчиков. Его содержание было весьма трагическое: «Хозяйство Варкална[6] ведет упорный бой за каждый дом и продвигается вперед медленно.  По северо-западной части села носятся факельщики и обкладывают церковь соломой. Оттуда доносятся душераздирающие крики. Мы идем на пролом. Помогите чем можете».
Все это стало быстро всем известно. Первым туда был направлен командир химической роты со своими бойцами. Затем туда последовала санитарная машина с медицинским персоналом и Пампе[7]. Наши быстроногие «вольные стрелки» из охраны и обслуживающего персонала раньше всех успели к месту, где должно было совершиться дикое преступление против человечества.
Но этот «бег» оказался все же запоздалым. Когда среди уставших бойцов Варкална распространился слух, что якобы в церковь загнано местное население и им грозит быть сожженными, то их как будто кто-то подхватил на крыльях. Была отогнана   прочь усталость, забыта осторожность и осмотрительность. Все понеслись вперед. Грохались об избы расколотыми черепами факельщики. Уничтожили целый отряд факельщиков у церкви, которые пытались отстреливаться. Растащили уже горевшую солому, сшибли запоры и выпустили местное население. Некоторые из них уже стали задыхаться от дыма. Как потом выяснилось, местных жителей окрестных деревень было загнано и заперто в церкви более 200 человек. Среди них были и дети, и старики, и старухи.
Это был уже второй факт варварства и дикости на нашем направлении наступления. После вызволения пленников из церкви, Федотово было окружено и Варкалн занялся уничтожением «одеяльщиков», засевших в картофельных подпольях.
Возникшая «Рѳдькинская трагедия» по нашей неосмотрительности и беспечности, которая как злая мачеха сопутствует всякому значительному успеху на поле брани, продолжала полыхать.
Как уже указывалось, дороги верхней Боровской террасы, идущие на запад, вели через Редькино. По этим дорогам откатывались на запад отдельные группы фашистов, в силу сложившейся обстановки никем не преследуемые. 92 полк, уходя из Редькино на Рябушки и Боровск, оставил там группу тяжело раненых под присмотром двух санитарок и фельдшера почти без прикрытия.
Легко взятое нами 3 января Редькино, оказалось трудно вернуть. А по обстановке нужно было вернуть.
Под вечер 4-го января заняли половину деревни, а 5-го января были снова вытеснены уже с участием танков. Создавалось такое впечатление, что силы противника нарастают. Наступило 6-е января, а под Редькино все по-прежнему. Осевший в Федотово Варкалн, тоже заговорил о танках.
Возможное решение противника вырваться с севера на Боровскую дорогу и спасти свой склад в Рябушках — казалось правдоподобным.  Мобилизовали всю артиллерию на борьбу с возможной танковой атакой и в воздухе повис кличь: «Взять Редькино!».
92 полк самостоятельно уже не мог решить эту задачу.
Из химроты, саперов, комендантского взвода во главе с Чашей, была образована ударная группа. Возглавил ее, кажется, опять тот же Зайцев. Она должна была скрытно обойти Редькино, пользуясь оврагами и лесом и ворваться в деревню с запада.
Как было возвращено Редькино, кто там играл главную скрипку: находчивость и храбрость Чаши или злость Кириллова[8] и Шевцова[9] — в те дни установить не удалось.
 Среди политотдельцев, очевидцев и участников «Редькинской трагедии» шел такой разговор. Когда Кириллов и Шевцов увидели, как фашисты забрасывают ручными гранатами дом, в котором остались тяжело раненые, а сам дом факельщики начали поджигать, то они оба бросились вперед и увлекли за собой бойцов. Остановить их уже не могла ни круча на южной окраине Редькино, ни пулеметный огонь.
Под Редькино, в один из дней этой трагедии, погиб и политработник армии Конев.
Побывали там и мы с Зутисом[10]. На низине перед кручей у южной окраины Редькино лежало около полутора десятков безвозвратно ушедших от нас бойцов. Посередине деревни стояла противотанковая пушка с разбитой установкой. Около уцелевших домов валялись трупы фашистов. На деревянном мосту через овраг за огородами, западнее Редькино, лежало два убитых коня в запряжке и два «одеяльщика» со своим легким пулеметов.
Набрели мы и на дом где Кириллов оставил своих тяжело раненых. Было жутко смотреть. Хотя дом и не весь сгорел, наши затушили огонь, но часть трупов обгорела. И так там были бойцы, сильно изуродованные уже на поле боя, а тут это зверье еще с ручными гранатами…
 Совместно с тяжелоранеными принял смерть и его обслуживающий персонал: две женщины и мужчина. Это был уже третий факт дикого зверства коричневой чумы, преступление, которое нельзя оправдать.
Танковая тревога оказалась преувеличенной. Судя по следу гусениц, там был один танк, который бродил то по Федотово, то обратно в Редькино. Можно было предполагать, что это все тот-же танк, который в декабре бродил под Ивановкой.
Редькино уже осталось позади и 92 полк устремился на Лучны. 191 полк пока продолжал пребывать в Федотово, а 122 — медленно продвигался вперед.
 Роту разведчиков больше в дело не пускали. Мы стояли на пороге «большой паузы», которая так нужда была нам. Строевые подразделения стали очень малочисленными. В боях успели уже участвовать все тыловые подразделения, за исключением медика-санитарного батальона, но им и так частенько доставалось при эвакуации из полковых перевязочных пунктов. Главный хирург Дубинский[11] уже забыл, когда последний раз спал и когда снимал халат, перчатки и белый колпак. Прокурор Миѳзис[12] и то не остался в стороне под Редькино. Неустанно предлагала свои услуги и полевая хлебопекарня. Но там были люди уже в возрасте, и мы им на это отвечали: пока можно воевать еще и без вас.
Наступили более спокойные дни нашего пребывания в Рябушках. Правда, иногда к нам забрасывала снаряды дальнобойная артиллерия противника. Очевидно, они были предназначены для склада боеприпасов с тем, чтобы его взорвать. Что подготовленный ими взрыв склада не состоялся — фашистам было известно. После ликвидации «Редькинской трагедии» отпала возможность спасти его живой силой. И вот фашисты переключились на артиллерию.
В связи с этим нам пришлось пережить однажды опасные и неприятные минуты. В один из дней Рябушинских сидений слышим, что на наш кирпичный домик по нисходящей ветви траектории со свистом и бульканьем летит снаряд. Кто-то, стоявший у окна на дорогу, прокричал: «Ложитесь на пол!». Оказывается, он поймал снаряд своим взором уже после падения на дорогу перед домиком и наблюдал, как он с шипением завертелся на месте и утих. Взрыва не последовало, и мы отделались, как говорят легким испугом.
Снаряд нужно было удалить с дороги. Поручили саперам. Они по проводу натянули на снаряд треногу-ограждение. Потом ушли и стали думать, как его разрядить. За всем этим наблюдал пожилой человек с окладистой бородой из противоположного дома. И вдруг наблюдаем такую картину. На дорогу выходит бородач с навозными вилами, осторожно поддевает под снаряд и, понатужившись, поднимает и уносит. Подходит к крутому берегу реки Протвы и опускает под кручу снаряд. Наивность привела к простому решению задачи. И зашумели управленцы, как мужик утер нос нашим саперам. Разумеется, что поступок бородача не из безопасных. Всякие фашистские каверзы были нам известны еще и по Ворсино, там он нас закидывал снарядами мелкого калибра, которые рвались в три приема. Потом наши артиллеристы эту пушку накрыли. Мы ее увидели брошенную на дороге перед Ермолино. Она была самоходной и стреляла автоматически.
Как-то однажды утром один из инструкторов политотдела, весьма гордо положил на стол газету «Известия» и на ухо шепнул: «Прочитайте, полковник, про нас там написано и правдиво, и обстоятельно».
Развернул газету и стал искать где про нас — и не нашел. Бегал глазами нервно по разным рубрикам — нет соответствующего оглавления и отложил газету в сторону.
Пришел опять тот же инструктор и спрашивает: «Прочитали? Нам нужно газету дальше передавать».
«Ничего о нас не нашел, — отвечаю ему. — Вы проста пошутили».
Инструктор взял газету и ткнул пальцем на подвал третьей страницы. Там было написано — «В поисках героя»[13].
«А мы при чем тут? — спрашиваю инструктора. — Вы прочитайте и поймете».
По своему обыкновению пробежал по строчкам вертикально по всем столбцам и ловлю слова в начале красной строки и в конце. Напал на знакомые фамилии: Кесберис[14], еще некоторые и моя. Под последним столбцом — «Татьяна ТЭСС»[15]. Уперся ладонями в щеки и уже стал внимательно читать построчно.
Была там хвала дивизии заслуженная и хвала вперед, авансом, которую еще предстояло заслужить. Но главное было не это, а то, что героизм становится массовым и они, герои, рядом с нами. Только нужно уметь их познать и вовремя оценить.
Главным лицом в этой корреспонденции был командир роты разведчиков Кѳсберис, который сумел предотвратить взрыв склада за церковной оградой: в боевой горячке заметить провода и перерезать их. Татьяна ТЭСО, оказывается, была среди нас по приходе в Рябушки. Грешным делом, я ее не заметил и не знал, что она была у нас. Поэтому корреспонденция: «В поисках героя» была полной неожиданностью! Несколько дней спустя она была усилена и пересказана в «Вечерней Москве».
Побывали в Рябушках и Калнберзин[16] с Лацисом[17]. Поругали за Ермолино и поинтересовались, как вообще идут боевые дела.
Стали ужинать, а тут опять через нас просвистел снаряд. Гости затревожились и указали, что следует быть более осторожным при выборе места для командного пункта. Они имели на это право, ибо в первые дни боев из-за неосторожности ушел от нас Бирзит[18] и надолго был выведен из строя Вѳйкин[19].
Я им пояснил, что эти снаряды имеют другое назначение: попасть в оставленный фашистами склад за церковной оградой и вызвать взрыв. А наш домик находится в створе с церковью, вот снаряды и летят через нас.
Предусмотрительный Чаша[20] для ночлега высоких гостей нашел другой кирпичный домик, который был уже не под траекторией. И чтобы гости окончательно успокоились, рассказал им, что из боеприпасов и вооружения за церковной оградой почти ничего не осталось, что автотранспорт армии почти все уже вывез. И если туда попадет снаряд, то взрыва не последует. Может быть и сам снаряд не разорвется.
Зутис стал рассказывать весьма комично о снаряде, который упал перед нашими домиком и как «мудрствование» саперов обошел бородач.
Потом разговор перешел о наших «тайных помощниках».  Уже под Елагином не редки были случаи, когда выпущенная противником мина не разрывалась. А в последнее время таких случаев стало все больше, даже снаряды дальнобойной артиллерии дают отсечку.
На другой день мы расстались с гостями. Потом последовал мой вызов в Москву, кажется, в Оперативное управление Генерального штаба.
В Москву мы выехали под вечер с командиров связи от Генштаба. Заночевали у его матери. В квартире холодно. Все женщины стали домовницами и шили белье и стеганую одежду для воинов. Старушка, когда-то окончившая Боровскую гимназию и знавшая Циолковского в тот период, пришла передать через нас свою благодарность мужественным воинам Красной Армии освободившим ее родной город от фашистского нашествия. Попили чай с каким-то серым пирогом и улеглись спать в чем стояли. Утром поехали в баню. Она оказалась, в ту пору, самым теплым местом в Москве.
Белье наше обработали санитарки каким-то порошком, пока мы распаривали свои кости. Оделись и идем к выходу, а там пиво. Глотнули по кружке и айда туда, где нас уже ожидали.
Вскоре мы очутились в каком-то старинном особняке, разместившимся во дворе более современных зданий. Все в коврах и дорожках. По широкой нарядной лестнице поднялись на верх. Открыли дверь и вошли в довольно просторную комнату. Опять все в коврах и за большим письменным столом сидит смугловатый человек, с густой, слегка вьющейся шевелюрой, нос с горбинкой и по верхней губе, под носом, усики.
Я, было, уже начал представляться, а он поднялся и говорит: «Сначала сними шубу и шапку. Усаживайтесь вот здесь и тогда начнем разговор».
Официальная часть отпала. Исчезла и натянутость.
Уселся в глубокое мягкое кресло и стал водить глазами по стенам и письменному столу — не найду ли где-нибудь карту с изображением положения на фронтах. Напрасный труд. Письменный стол и тот без письменных принадлежностей, и даже нет традиционного настольного календаря.
От частой смены внешней температуры, после бани, засопливел нос. Достал платок и обтерся. Уперся локтями на подлокотники, подался корпусом вперед и сказал: «Я готов слушать вас».
Он посмотрел из-под густых черных бровей на меня и начал слегка картавя: «Особо не зарывайтесь. Подтягивайте тылы. Что только можно подберите и приводите в порядок. На днях выведем вас из боя. Станете в районе Апрелѳвка, где будете укомплектованы. Потом войдете в состав 1-й ударной армии, вам уже известной. Перебросим по желанной дороге под Старую Руссу. Все остальное по прибытии на Северо-Западный фронт. О переданном на распространяться. Поняли?».
«Все понятно и усвоено», — сказал я. Поднялись, пожали друг другу руки и расстались.